Форум » Православная литература и фильмы, художественная литература » Вера Константиновна Николаева „Однажды зимой...“ (рассказ) » Ответить
Вера Константиновна Николаева „Однажды зимой...“ (рассказ)
Александр: Однажды зимой... Ого, как уже поздно... Сегодня их задержали на сверхурочные, потом трамвай невыносимо долго кружил по заснеженной Москве, поэтому когда она сошла в своем тихом замоскворецком переулке, на улицах уже не было ни души. Война явно катилась к концу, все чаще и чаще в небе расцветали салюты и в глазах измученных людей стала потихоньку пробиваться надежда – ну вот, еще немного, совсем чуть-чуть и все... Она спешила домой, где давно уже уютно сопят носами умаявшиеся за день мальчишки. А может... Нет, о письме лучше не думать, только зря расстраивать себя. Тебе же сказали – муж на задании, сообщения с ним нет, когда вернется – дадут знать, а пока жди. Под ботиками уютно поскрипывал свежий снег. На секунду ей показалось, что не было этой страшной четверти века, что она снова гимназистка и скоро Рождество, у Никитиных будет елка. И Володя пригласит ее на танец... И снова морозные звезды будут заглядывать в окна комнаты, и будут потрескивать дрова в печи, и Володя срывающимся шепотом скажет "Верочка...". Эх, Володя-Володенька, где ж ты похоронен, милая детская любовь моя? Расстреляли тебя в девятнадцатом... И Жоржа, братика, тоже убили... Вот здесь, в Замоскворечье, в семнадцатом году. Какой он смешной был маленький! Толстый такой бутуз в матроске с якорями, трогательно красневший от каждого слова, вскакивавший с места, чтобы уступить место даме... Жоржик, так и не успевший по-настоящему влюбиться... Он заскочил с черного хода домой, схватил на кухне горбушку черного с солью (как он всегда любил это нехитрое лакомство!), поцеловал маму и ушел со своей юнкерской школой защищать Кремль. А на другой день его принесли на шинели и рука белая-белая свисала безжизненно и странно... Внезапно ей показалось, что в окне древней церкви мелькнул огонек. Не может быть, храм закрыт уже лет двадцать. Наверное, померещилось. Впрочем, сейчас же стали потихоньку открывать некоторые церкви. А вдруг... Огонек мелькнул еще раз и еще. Не веря сама себе, она поднялась на невысокую паперть. Рука коснулась двери... отдернулась... и снова потянулась к старинному бронзовому кольцу. Неожиданно легко дверь отворилась и она вошла в притвор. Давно забытые запахи ладана, воска и еще чего-то неуловимого и такого родного охватили ее и Вера прижалась к косяку, чтобы не упасть... Вот няня Катя ведет ее маленькую в накрахмаленном переднике с смешными торчащими косичками в причастию. А вот на Вербное воскресенье они стоят в этом самом храме – мама, папа, бабушка, няня, Жоржик и Верочка. И у всех в руках пушистые вербочки, а за окном весна, синь во все небо и солнце. И впереди огромная и обязательно счастливая жизнь, ведь иначе и быть не может, не должно. А вот их гимназический класс на Рождественской всенощной. Где-то рядом родные и близкие, грохочущий бас дьякона и клубы кадильного дыма. И стараешься изо всех сил смотреть только на батюшку в блистающем облачении, а глаза сами нет-нет да и скосятся вправо, туда, где чинными шеренгами стоят юнкера. Шестнадцатый год, последняя зима, все еще вместе... Вера сделала несколько неверных шагов. Ноги не слушались, подкашивались и она боялась – только бы не упасть. В храме кроме нее кто-то был. Но где он и что делает, она так и не могла разглядеть, а позвать почему-то тоже было очень страшно. Слева у распятия еле теплилась лампадка. Знакомо смотрели печальные глаза Христа, блики пробегали по его лицу и Вера вспомнила, как маленькой пряталась за распятием и ей казалось, что боженька плачет, потому что она опять нашалила и без спросу стащила конфету из бабушкиного буфета... – Господи, упокой маму, и папу, и братика, и бабушку, и Володю. Ты сам знаешь, где они все похоронены, прости их, Господи. Ты знаешь, как они мучились, упокой их, помилуй, прости грехи их вольные и невольные... Она сама не заметила, как опустилась на колени, не вытирала слез, не видела ничего кругом себя. Давно забытые слова молитв сами рвались наружу, она повторяла их, почти не отдавая себе отчета, ей только хотелось, чтобы Господь помог, чтобы всем ушедшим любимым стало хорошо и покойно... – Поплачь, доченька, поплачь... Не держи в себе. Кому ж горе свое рассказать, как не Господу? – чья-то рука легко коснулась ее головы. Вера попыталась встать, но та же рука чуть придержала ее и рядом опустился на колени высокий худой и совершенно седой священник. Он еле слышно зашептал что-то, а Вера вдруг почувствовала, что теперь она со своим горем не одна... – Батюшка, я двадцать лет не исповедовалась, – вдруг неожиданно для самой себя произнесла она, когда священник перестал молиться. – Ну пойдем, дочка. Священник встал и, отойдя к исповедальному аналою, зажег крошечную свечу. И тут Веру словно прорвало. Все то, что она столько лет носила в себе, не рассказывая ни мужу, ни ближайшим подругам, всю боль и муку этих страшных лет, все унижение и грязь, все попытки выжить при новой власти, вырастить детей, все свои неправды и грехи, все это она, не щадя себя, рассказывала этому незнакомому священнику с грустными и внимательными глазами. Он слушал ее, не перебивая, только губы еле заметно шевелились да рука тихонько перебирала бусины четок. Когда Вера замолчала, он тихонько погладил ее руку и вздохнул "Ну вот, дочка, вот ты и пришла к Отцу..." и накрыл ее голову епитрахилью. Целуя его руку после благословения, Вера заметила, что она вся покрыта шрамами... На душе было непривычно легко и радостно. Вера огляделась при слабом свете лампады. – Батюшка, а раньше здесь Казанская была, красивая такая, старинная. Вы не знаете, кто ее забрал? И Георгия-победоносца больше нет, я в детстве так дракона боялась, а няня меня вечно пугала, что он придет и заберет меня, если я буду в церкви шалить... – Вы хорошо знаете этот храм, Вы в нем раньше бывали? – Конечно, бывала. Здесь и родители мои венчались, и меня крестили. Мы же всю жизнь здесь рядышком за углом жили. И гимназия моя отсюда в двух шагах. Нас на большие праздники всегда сюда на богослужения водили. И законоучитель у нас из этого храма был – отец Владимир. В него все наши девочки тайно влюблены были – такой красавец статный. Мы его тайно все в архиереи прочили. Ох, простите, что-то я совсем не то говорю. Батюшка, что с Вами?! Священник внезапно ссутулился и на мгновение прикрыл глаза искалеченной рукой. Потом выпрямился, откинул волосы со лба. – Простите пожалуйста, Вы меня не узнаете? Она вгляделась повнимательнее. И вдруг узнала, скорее сердцем, чем глазами – этот профиль и чуть восточный разрез глаз... – Батюшка, где ж Вы были все это время? – Далеко, дочка, на Колыме. Она глубоко, по-русски, поклонилась ему в ноги... Николаева Вера Константиновна Источник: Сайт „Светилен“
Ответов - 0
полная версия страницы